Александр Борисович Першин закончил мединститут, в настоящее время врач-психиатр. Почти всю жизнь проработал в Клинической психиатрической больнице №1, длительное время был заведующим отделения реабилитации.

«Красный просвещенец» – и мама, и бабушка, и дед всегда так называли. Но мне кажется, что имя не столь важно. Наши деды организовали оазис в центре города и нам передали. А мы должны сохранить.

Я живу здесь с конца пятидесятых (мне было года три) и лучше места не знаю. Это всё благодаря деду, Николаю Ивановичу Разумовскому. Он сам из Кстовского района, из села Вишенки, из большой семьи. Очень любил природу, писал стихи, даже в 1919-м поехал в Москву, добился приема у Луначарского и получил направление в литературный институт. Правда, проучился недолго – в Поволжье начался голод, надо было помогать содержать семью.

Позже дед поступил в педагогический, после окончания, работал преподавателем, потом директором школы. Бабушка, Елена Игнатьевна Чаадаева, – тоже педагог. Она из Борского района, из села Рожново. Их семью раскулачили, но она все же поступила в педагогический, где и встретила деда. Он был увлекающимся и романтичным, верил в коммунизм, стал лектором партшколы, ездил по деревням, просвещал народ. Красный просвещенец – это и про него тоже.

Вот деду как директору школы и предложили вступить в кооператив «Красный просвещенец». Государство выделяло ссуду на строительство домов, детсада, клуба… Когда-то были на окраине – теперь оказались в центре. Зеленый оазис в центре города…

– Бабушка с дедушкой много рассказывали о соседских взаимоотношениях тех лет: вместе проводили праздники, дети бесплатно ходили в кружки и спортивные секции… Однажды даже Чкалов приезжал, встречался с жителями квартала.

У каждого, конечно, своя судьба. Тётя Нина в детстве переболела полиомиелитом, у нее были проблемы с ногами, и видимо, поэтому захотела стать врачом. Мою маму дед назвал Людмилой, но она выросла и выбрала себе имя Лия, у неё была мечта – стать капитаном дальнего плавания. Она еще в 10-м классе пробилась к ректору Водного институту, но сказали: женщин не берем. Предложили другой факультет. Поступила, училась хорошо, очень любила математику. А потом – война…

– Дед ушел на войну. Чтобы помочь семье и дать возможность младшей сестре учиться в институте, мама оставила учебы в ВУЗе и пошла работать. Бабушка, которая работала учительницей начальных классов, рассказывала, что когда кто-то из школьников заболевал, его пайка хлеба оставалась, учителя между собой делили. На Борской стороне (зимой по Волге пешком) меняли вещи на продукты. Около дома сажали картошку. На участке были ягоды, яблони, груши. Соседи в сараях держали кур, индюков… Однажды кто-то в чулане нашел мешок сухарей, давний, весь в мышином помете. Выбирали и ели. Я не застал это время, только по рассказам.

В памяти осталось, как дед (он вернулся с войны) меня учил делать лучины, разжигать печь, а бабушка по субботам пекла пироги. В мае – с первым щавелем, потом с малиной, вишней, яблоками… 

В середине шестидесятых дома поставили на капремонт. Жильцов выселили. Мы приезжали, смотрели, как меняют окна, полы, утепляют фасады. На нашем первом этаже всегда было очень холодно, зимой в валенках ходили. Но, как ни странно, никто не болел. После капремонта стало теплее. Хотя у нас и сейчас прохладно, форточка нараспашку круглый год – кошка гулять ходит. ….Такой вот рецепт профилактики простудных заболеваний.

– Тут такие рукодельники жили! Семёновы, два брата, лодки делали под мотор «Вихрь». Братья Земляновы радиоэлектроникой занимались, приёмники, схемы конструировали. Где-то они нашли старый «опель», выкупили по дешевке и долго восстанавливали.

Мы многим увлекались: авиамоделированием, например. Даже ракеты строили. Технология запуска проста: старая фотопленка плюс баночка из-под лекарств. Делали клюшки, хоккейное обмундирование (щитки из фибры старых чемоданов). Каток заливали.

– Без них тут нельзя, иначе мыши и крысы расплодятся. Когда-то в детстве у меня была мечта (я увлекаюсь рыбалкой) научить кота не бояться воды. Как-то родились пять котят. Каждое утро, перед тем, как самому ванну принять, запускал их по очереди плавать, жена принимала, сушила. Всех разобрали, остался кот Матрос, обычный такой, полосатый. Мы его через некоторое время отдали по объявлению (похожий котик попал под машину, ребенок страдал). Приходим домой примерно через месяц – сидит на табуретке в кухне, хотя через форточку раньше не лазил. Больше не отдавали.

Очень умный котейка был. Ел арбузы, дыни, помидоры, огурцы. А сына Матроса, Матроскина,  я научил 14 командам. Он и плавал, и знал «сидеть», «лежать», «дай лапу»  голос … Вылезет из озера, отряхнется и греется на капоте машины…

– Конечно, земля в центре города – лакомое место. И наши нацеливаются, и москвичи. Деньги, деньги, деньги… Вот сейчас люди зарабатывают, берут кредиты, по возможности, строят дома, коттеджи, обустраиваются, хотят создать комфортную жизнь для себя и своих детей, всё хорошо, живут нормально. Представим, проходит, допустим, лет 50, прогресс, уже не коттеджи, а халупы… «Съезжайте, тут иное построим». А мы тут жизнь прожили, как это – съезжайте?! А если нам тут хорошо? Почему мы должны съехать в угоду каким-то бизнес-планам и поселиться там, где не хотим? Была ведь государственная программа, людям давали ссуды, они выплачивали…

Это трагедия, во всяком случае, для моей семьи. Квартал был создан для сочетания человека с природой, и таким остается. Тут была сирень, жасмин, розы, я привозил из Краснодара. Мама с бабушкой  всё время что-то сажали всегда к столу был лучок петрушка укроп. Да и я – вот грецкий орех посадил лет 30 назад, а плодоносить стал недавно. Почему многие сегодня не занимаются садом? Потому что не знают, не выкинут ли отсюда завтра. А так бы здесь был оазис… Хотя и сейчас, весной весь квартал белый от цвета яблонь, вишен и груш, поют соловьи и птахи. Таких мест в Нижнем осталось очень не много. Стоит ли уничтожать это?